В 1930-е годы по Саратовскому Поволжью, как и по всей стране, прокатилась новая волна антирелигиозной кампании, которая проводилась советским государством и являлась составной частью общего агрессивного наступления на религию и церковь в СССР в период «строительства и укрепления социализма», призванного идеологически закрепить формирование нового государственного и общественного строя. Религия являлась главным идеологическим оппонентом атеистической коммунистической доктрины и в новом обществе места для нее не предполагалось.

Антирелигиозная кампания 1930-х годов, направленная на ликвидацию материальной основы функционирования церквей, выражалась в отъеме культовых зданий и другого имущества, удушении налогами и иными поборами, искусственными ограничениями в регистрации и деятельности религиозных общин, разрушении религиозного образования, изгнании, арестах и репрессиях в отношении священнослужителей и активных верующих, проведении антирелигиозной пропаганды и агитации силами региональных и местных организаций ВКП (б), ВЛКСМ, Союза воинствующих безбожников.

В Государственном архиве Саратовской области наиболее ценным источником по данной теме являются «письма во власть» от верующих. В письмах-жалобах очень ярко раскрывается вся душевная, социальная и личная драма простых отдельно взятых «маленьких» людей, над которым проводился невиданный по жестокости эксперимент, ломавший всю их жизнь.

«Письма во власть» являются одной из форм пассивного протеста на незаконное закрытие культовых сооружений, оскорбление чувств верующих, противоправные действия в отношении священнослужителей и простых верующих, разного рода бесчинства местных партийных функционеров и др.

В 1930-е гг. письма направлялись от коллективов верующих или уполномоченных этих коллективов в комиссию по вопросам религиозных культов при Президиуме (ВЦИК) ЦИК СССР, крайисполком, облисполком, прокуратуру, лично И. В. Сталину, лично «всероссийскому старосте» — М. И. Калинину, а часто сразу во многие инстанции.

Статья 37 Постановления о религиозных объединениях ВЦИК и СНК от 8 апреля 1929 г. гласила о возможности обжалования ликвидации молитвенного здания в течение двухнедельного срока после вынесения решения [1]. Благодаря этой статье количество жалоб верующих значительно увеличилось, часто комиссии при ВЦИК приходилось вставать на сторону верующих для соблюдения «революционной законности» [2, с.155−160]. До тех пор, пока дело о ликвидации церкви или молитвенного дома находилось в высшей инстанции, здание де-юре оставалось в пользовании верующих, но де-факто местные власти церковь верующим не отдавали.

Жалобы, последовавшие за массовым закрытием церквей говорят сами за себя. Так, например: в 1929 г. граждане села Ириновка Новобурасского района написали жалобу в окружной административный отдел. Проводилось собрание по поводу незаконного закрытия церкви. Бабы начали плакать, не хотели отдавать церковь. Случайно кто-то ударил в набат. Милиционер угрожал людям наганом, требуя разойтись, но они не расходились. Верующим не дали провести собрание: 40 женщин арестовали и заперли в сельском совете, еще 18−20 человек заперли в церкви и на их глазах начали все там ломать и крушить. Утром многих арестовали, в том числе священника Агеева Федора Ивановича, которого отправили в Бурасы [3, д. 209, л. 254].

2 марта 1930 г. в газете «Правда» вышла статья И. В. Сталина «Головокружение от успехов» о перегибах на местах, в том числе в деле закрытия церквей[4]. Далее последовало постановление ЦК ВКП (б), принятое 14 марта 1930 года, «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». Об этом постановлении и пишет Морьева София Павловна, секретарь церковного совета из села Голицыно Новобурасского района 8 июля 1930 г. Она пишет, что на собрании большинство высказалось против закрытия церкви, но в церкви ставят спектакли, а иконы использованы под мебель для яслей. Женщина пишет, что верит партии ВКП (б), знает о постановлении ЦК ВКП (б), согласно которому за издевательские выходки в отношении верующих виновные должны привлекаться к строжайшей ответственности.

Письмо «товарищу Сталину» от уполномоченного коллективом верующих села Алексеевка Хвалынского района Федора Кантеева, написанное в 1930 г., грустное, неграмотно написанное, однако жалобщик, явно интересовался законами в отношении веры и церкви: «Наша православная церковь 14 ноября 1929 г. в ударном порядке была закрыта», — пишет верующий, — «но церковь не имеют право закрыть без санкции крайисполкома и окружного исполкома», — говорится далее в письме. Федор Кантеев от лица коллектива верующих просит И. В. Сталина разобраться в ситуации [3, д. 151, л. 291−291 об].

Жалоба во ВЦИК поступила в 1930 г. от 630 человек верующих села Новотулка Питерского района. Верующие писали, как в ноябре 1929 г. местной парторганизацией было предложено собранию граждан села церковь закрыть. Уже на следующий день были сняты колокола, книги церковные сжигали в купели, затем последовали аресты уполномоченных от верующих [3, д. 211, л. 269].

17 сентября 1930 г. во ВЦИК было отправлено письмо от граждан Казаков Хутор Балаковского района. Верующие пишут о том, что в декабре 1929 г. их храм был закрыт, все в нем поломано, а утварь и иконы частично сожжены, а частично вывезены в Балаково. Двое представителей от коллектива верующих попросили у представителей местной власти разрешения собраться по поводу незаконного закрытия их храма, после чего их арестовали и некоторое время держали в сельском совете [3, д. 212, л. 12].

Жалоба М. И. Калинину, отправленная шестьюстами верующими села Николаевка Балаковского района, настолько красноречиво отражает действительную картину закрытия церквей по всем районам Саратовского Поволжья, что и в комментариях не нуждается: «Просим председателя ЦИК, т. Калинина, рассмотреть наше заявление и дать нам разрешение о производстве службы в храме, и чтобы местная власть нас не притесняла. А то местная власть на местах что хочет, то и делает самостоятельно <…> угрозами угрожают: мы засадим вас всех в тюрьму, а храм ваш так возьмем"[3, д. 243, л. 166−167об].

В крайисполком от коллектива верующих Казанской церкви с. Макарова Тамалинского района Балашовского округа 12 апреля 1930 г. было написано: «Душевная скорбь и сердечная боль заставили нас всех верующих села Макарова <…> в количестве 3 600 чел. обратиться в крайисполком с настоящим заявлением». Пишут верующие, что храм был всегда переполнен, особенно в праздники, жаждущими «духовного утешения», только в храме верующий человек «отдыхал душой и телом». 9 ноября 1929 г. в храм пришла небольшая группа неверующих во главе с уполномоченным по заготовке хлеба и закрыла храм на замок, что нанесло «неизлечимую рану» всем верующим, но дальше было еще хуже — верующие страдали от того, как поступили с культовым имуществом церкви: иконостасы уничтожались, шли на растопку печей, раскалывались на более мелкие части, металлические предметы были изъяты и отправлены в раийисполком — эти действия очень оскорбляли чувства верующих, чувства, о которых декларировалось во всех партийных документах, касающихся церкви и веры. «В короткое время из величественного храма с великолепной обстановкой получилось убожество с голыми стенами, пустующее до сего времени», — писали верующие. Уполномоченные от коллектива верующих не могли бороться с таким положением вещей, т.к. были подвергнуты запугиванию и арестам, а собираемые средства на восстановление храма отнимались. Пишут, что «душа верующего скорбит, болеет, в сердце обливается кровью…» [3, д. 212, л. 12−12об].

Жителями села Перекопная Лука Балаковского района было написано заявление, что председатель сельсовета Букаев потребовал отдать ключи от церкви и сдать церковное имущество 24 марта 1932 г. Верующие отказались подчиниться, тогда Букаев с заместителем Жилкиным Ильей начали заставлять их что-то подписать, грозя арестом. Люди испугались и подписали бумаги, после чего их отпустили, но Букаев с замом не успокоились и этим же вечером позвали снова перепуганных людей в сельский совет, на этот раз их заставляли отдать ключи от церкви, также грозя арестом и высылкой. Верующие снова испугались и отдали ключи, но утром их снова вызвали и повели в церковь, где началось изъятие церковного имущества: «кололи, срывали все то, что для нас, верующих, считалось святыней», «плакали мужчины, женщины и дети, собравшиеся в знак протеста» [3, д. 207, л. 143]. Верующие требовали восстановить справедливость.

Дела по закрытию двух церквей Новобурасского района похожи как близнецы. Жалоба, написанная в 1932 г. в постоянную комиссию при Президиуме ВЦИК от коллектива верующих православной церкви Михаила Архангела села Малые Озерки Новобурасского района повествует о том, как в 1931 г. их церковь обманным путем сельский совет занял под свои нужды, хотя, по словам верующих, в селе много раскулаченных домов и потому нет острой нехватки помещений. У верующих не было задолженности по налогами и никаких других оснований для закрытия церкви. Верующие пишут: «В настоящее время наш храм представляет страшную картину, в нем грязь, поломанные иконы и выбитые стекла <…> все расходы мы берем на себя и ни к кому претензий иметь не будем», далее следует фраза: «при сем прилагаем почтовым переводом три рубля на уплату гербового сбора, а также список верующих, желающих оставить церковь за собой. Прилагаем три марки для ответа» [3, д. 147, л. 455]. В 1932 г. «нарушителей революционной законности» ВЦИК в письме комиссии по рассмотрению религиозных вопросов при крайисполкоме предлагал привлечь к ответственности, дело разобрать в 3-х декадный срок [3, д. 147, л. 452].

Разбирательство по делу о незаконном закрытии церкви в селе Малые Озерки длилось 5 долгих лет, церковь даже возвращали верующим (де-юро), закончилось оно 1 апреля 1937 г., когда протоколом заседания комиссии по вопросам культов при Президиуме облисполкома было решено закрыть окончательно церковь и «указать Президиуму Ново-Бурассого райиспокома на недопустимость дальнейшего нарушения установленного законом порядка для закрытия молитвенных зданий"[3, д. 147, л. 443].

В 1934 г. рассматривалось дело о закрытии церкви с. Чиганак Аркадакского района на основании жалобы верующих в Саратовскую краевую комиссию по рассмотрению религиозных вопросов [3, д. 151, л. 143]. Жалобщики сообщили, что их церковь с 21 января 1932 г. по октябрь 1933 г. стоит опечатанная, не смотря на то, что налоги уплачены, все обязательства по договору верующие соблюдали. При закрытии церкви сельсоветом было отобрано у верующих 700 рублей, которые они собирали на ремонт, «масло вареное» для покраски полов церкви. Верующие уже жаловались в крайисполком в 1933 г., после длительного рассмотрения вопроса, церковь предписали отдать верующим, но райисполком предписания не выполнил, кроме того у верующих забрали различные культовые предметы. В данном случае некоторая справедливость была восстановлена, и председатель сельсовета Белов был привлечен к уголовной ответственности по статье 109 УК [3, д. 151, л. 137].

Во ВЦИК в апреле 1935 г. была жалоба из села Красное Колено Турковского района [3, д. 214, л. 349] на завешенную сумму по капитальному ремонту церкви. В течение 2 лет (1932−1934 гг.) в церкви хранили зерно, естественно это не могло не отразиться на техническом состоянии церкви. А в марте 1936 г. составляется технический акт представителями райисполкома и сельского совета, техником в том, что церковь нуждается в капитальном ремонте и непригодна для религиозных служб [3, д. 214, л. 340].

В 1936 г. в Ртищевский райисполком поступила жалоба на завышено составленную смету техником из райисполкома. Верующие пишут о «технике-спекулянте», совершенно не обвиняя советскую власть, у этих людей нет мысли, что советская власть может их обманывать, 18 сентября 1936 г. краевому прокурору поступило «Прошение» от коллектива верующих Казанской церкви села Урусово Ртищевского района. Верующие писали: «Покорнейше просим Вас, товарищ Прокурор…» и просили дать распоряжение райисполкому не препятствовать в регистрации священника [3, д. 155А, л. 142]. Чем же ответила власть на такое доверие верующих? 3 июня 1936 г. протоколом сельсовета постановили: считать заявление, написанное председателем общества верующих подложным. Написано оно было, по мнению сельсовета, «при прямом вымогательстве священника Пакровского», а верующие встали «на прямой путь дискредитации советской власти» и незаслуженно обозвали Урусовский сельский совет «врагом христианства», сельсовет просит Сальникова и Пакровского привлечь к судебной ответственности [3, д. 155А, л. 166]. 13 июня 1936 г. райисполком постановил считать жалобу верующих подложным документом и «привлечь верующих к судебной ответственности за обман власти» [3, д. 155А, л. 147].

На Сталинскую конституцию 1936 г. верующие возлагали большие надежды, которые основной закон не оправдал. В Конституции СССР от 5 декабря 1936 г. формулировка, касающаяся свободы совести, была совсем изменена. Звучала она следующим образом: «Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». (Гл. Х. Ст. 124)[5, с. 47]. В заявлении религиозной артели села Старая Лебежайка Хвалынского района, написанном в 1937 г. в адрес Саратовского облисполкома говорится, что верующими «открыто ходатайство, согласно статей 124 и 125 Конституции СССР перед райисполкомом и райпрокуратурой». Суть заявления состояла в том, что председатель сельсовета Герасимов чинит препятствия для созыва общего собрания верующих, причем инструктор райисполкома Савин лично «дал установку» Герасимову о разрешении такого собрания и говорил, что Герасимов «делает грубейшее преступление против Конституции СССР», — пишут далее верующие [3, д. 151, л. 225].

Все написанное выше говорит само за себя: церкви закрывали с явными перегибами на местах. Известный исследователь взаимоотношений государства и церкви А. Н. Кашеваров считает, такие перегибы на местах происходили из-за боязни подвергнуться критике за отступление от генеральной линии партии, лучше быть подвергнутыми критике за поспешное закрытие храмов с нарушением закона [3, д. 151, л. 147].

Письмо, которое будет приведено ниже, выбивается из всех встречающихся автором. В этом письме, как и во всех других, боль, унижение, несправедливость, но… В облисполком из села Шклово Ней-Вальтерского района от верующих поступила жалоба на то, что в 1935 г. при организации их района руководители района секретарь РК ВКП (б) Устинов и председатель райисполкома Авдошин поставили вопрос перед сельсоветом и партийной организацией села Шклово о закрытии церкви. Были пущены подписные листы, с жителями села провели беседу о вреде религии и о том, что здание можно использовать на пользу села. Из церкви решили сделать дом культуры. Но этим дело не закончилось, Авдошин приехал снова, на этот раз он забрал подписные листы, а церковь была разобрана и вывезена в виде стройматериала. Верующие пишут: «Колхозники в недоумении», ведь они «отказывались от веры в церковь, но ни от здания» [3, д. 147, л. 629−629 об].Это письмо говорит о все тех же перегибах на местах и самодурстве, но и о том, что у советской власти уже получилось добиться обезбоживания, люди постепенно становились неверующими, переставали ходить в церкви. «Верующие теперь неверующие», — красноречивая фраза председателя сельсовета Григорьева из села Беляевка, речь о котором пойдет ниже.

Церковь в селе Беляевка Турковского района закрывалась тоже с большими «перегибами» о чем писали жалобу верующие [3, д. 214, л. 294−295 об] во ВЦИК, о чем писали в Туровский райисполком и райпрокуратуру из крайисполкома в 1933 г.: председатель Беляевского сельсовета Григорьев [7, 252 с.] ходит по квартирам и, грозя применением репрессивных мер, заставляет подписываться за закрытие церкви (такая бумага — первая ступень к многоходовой процедуре закрытия церкви). Так он лично приходил к председателю исполнительного органа религиозного общества Сергеева Фрола Филипповича, и не застав его грозил его жене, в случае сопротивления в передаче церкви, отправить его в «дом заключения», такое притеснение было и в отношении священнослужителя этой церкви. Зав. секретариатом президиума Нижневолжского крайисполкома требует провести уголовное расследование и привлечь к уголовной виновности Григорьева в случае подтверждения перечисленного [3, д. 214, л. 291].

В жалобе верующих говорилось о несоблюдении советской законности, верили очень в советскую законность люди и считали, что такие как Григорьев — исключение, а не правило, писали верующие о возможности в нашей стране оставаться верующим человеком, о том, что советский закон охраняет людей от таких бесчинств, что чинит Григорьев: «Не так давно от нас выбыл священник и находится сейчас под следствием <…> и вот он (Григорьев — прим автора <…> обращается лично к жене церковного председателя и говорит: «Скажи своему хозяину, чтобы он бросил церковь, а иначе я вас оберу до шебола, а его посажу в тюрьму»» [3, д. 214, л. 294−294об].

Через некоторое время в село приехал новый священник и зарегистрировался в Турковском райисполкоме, за церковью материальных задолженностей не имелось, она считалась функционирующей, священник начал исполнять свои церковные обязанности. В это время «грозный» председатель сельского совета Григорьев на месте отсутствовал, когда же он вернулся, то был очень разозлен и разразился такой речью: «…Марш отсюда. Иначе сейчас попа посажу! Церковь закрыта! Верующие теперь неверующие! И в результате назначенный священник со страху убег и в церкви оставил свои собственные вещи, рясу и свой наперстный крест"[3, д. 214, л. 294 об].

На протяжении всего письма председателя сельсовета Григорьева, возомнившего себя местным царьком, верующие называют «грозным» (почти как Ивана Грозного). По мнению М. Ю. Крапивина обстановка «на антирелигиозном фронте» кроме всего прочего зависела от «личных качеств тех людей, которые возглавляли те или иные участки антирелигиозной работы"[8, с. 186].

В 1937 г. поступило заявление в крайисполком от церковного совета жителей села Раевка Ивантеевского рйона, в котором верующие пишут: «Как небезызвестно высшим органам советской власти, а также и Советскому контролю, что в годы революции и гражданской войны, вопреки Советской Конституции, было сильное гонение и притеснение, как на церковь, так и на ее служителей со стороны местных властей, как-то сельсоветов и райисполкомов, а иногда и крайисполкома, благодаря чему и мы вынуждены лишившись христианских обрядов и церковных служб, но, несмотря на это <…> мы отстояли свою церковь неприкосновенной. <…> Согласно новой советской Конституции, дающей полную свободу верования и исполнения как церковной службы, так и ее обрядов». Верующие пишут, что приглашали священника для совершения обрядов, но местная власть (сельсовет) чинила им препятствия. Все налоги были уплачены, претензий по ремонту к верующим у власти не было, но, тем не менее, церковь в 1937 г. была занята зерном. Верующие ходатайствовали перед ЦИКом, т.к. с них еще и налоги требовали уплатить, грозя, что иначе сломают церковь, хотя служб в церкви не проводилось. Верующие налоги уплатили, но и после уплаты от верующих все равно не отстали. ЦИК СССР вынужден был принять сторону верующих в 1936 г.[3, д. 143, л. 145−148]. Но жалоба датирована 1937 г., получается, что на местах не успокоились и продолжали нападки на церковь.

Благодаря такому ценному источнику, как «письма во власть», можно восстановить истинную картину событий 1930-х гг., которую не даст больше ни один сухой официальный документ. Официальные постановления гласили: церковь ликвидировать, имущество передать в государственный фонд, а что действительно стояло за этими фразами, помогут разобраться письма верующих.

Часто дела по закрытию той или иной церкви рассматривались годами, шла бесконечная переписка между различными структурами. Иногда представляется сложным проследить судьбу той или иной церкви. Но, тем не менее, для молитвенного здания, за редким исключением, итог практически всегда был грустным. За это красноречиво говорят цифры: до 1917 г. на территории Саратовской области в границах 1938 г. было 1056 церквей (без АССР немцев Поволжья), в 1937 г. церквей осталось 295[9, д. 27, л. 1−2], в 1938 г. — около 60 церквей[9, д. 33, л. 50], в 1939 г. — 16 церквей (из них 5 осталось в г. Саратове)[9, д. 42, л. 38]. Но уже в 1941 г. в Саратове не осталось ни одной действующей церкви.

К концу 1930-х — началу 1940-х гг. практически все верования, которые существовали в регионе, продолжали сохраняться, а религиозные обряды и традиции, осуществлялись полулегально или нелегально. Несмотря на все антирелигиозные мероприятия убить веру, как внутреннюю потребность человека, большевикам не удалось.