Начало XX столетия для Российской империи открылось с череды социальных и политических взрывов, где еврейский вопрос стал той лакмусовой бумажкой, наиболее отчетливо демонстрирующей обострение кризисных явлений в общественном сознании. Антисемитизм играл роль мощной консолидирующей составляющей главным образом в руках правых сил. В полной мере базисом имперской установки можно назвать «образ врага», а именно «еврея-капиталиста», бывшего, по сути, никем иным, как «козлом отпущения», которому делегировали ответственность за неудачи внутриполитического курса. Своеобразным маркером этого явления явилась смена политики от постепенной интеграции и ассимиляции к усилению дискриминации и сегрегации. В это же время доминирующее положение в еврейском нарративе занял модерный антисемитизм, берущий истоки из немецкого национализма и имевший под собой сильную расистскую составляющую под влиянием набирающего обороты капитализма [1].

Актуальность выбранной темы связана, в первую очередь, с крайне острой постановкой проблемы этноконфессиональных отношений в рамках национального дискурса, существовавшего в социально-политической жизни Российской империи на протяжении всей ее трехсотлетней истории. Фактор полиэтничности и поликонфессиональности при отсутствии закрепленных в законодательной практике прав и свобод, экономических, социальных и культурных условий стал тем «ящиком Пандоры», препятствовавшем процессу формирования наций, в том числе русской, как сообщества, социума и империи в целом [2].

Эволюция «еврейского вопроса» шла параллельно с трансформацией имперских и национальных дискурсивных практик. Интеграцию обособленного еврейского населения правительство видело в применении привычных инструментов — разрушении кагальной системы самоуправления, просвещении и крещении. Европейские идеи, витавшие в воздухе, либеральные реформы, взрыв русской национальной культуры поглотили наиболее активную молодежь из «местечка». Принципы европейской и русской национальной идеи стали питательной почвой для рождения нового еврейского национального дискурса. Этнический национализм русской правящей верхушки, попытки совместить национальные инновации с конфессиональным традиционализмом, несочетаемость имперской русификации с примордиальностью концептуальных основ идеологии привели к обострению еврейского вопроса, равно как и украинского, литовского, латышского и многих других.

В реализации русской национальной парадигмы верным союзником и проводником имперско-националистических идей самодержавия была РПЦ, интеграция которой в административно-бюрократический аппарат власти привела к монополизации ею духовно-идеологических сфер влияния [3]. Для упрочения собственного положения и преодоления внутреннего кризиса, церковные иерархи, многие из них состояли в монархических черносотенных образованиях, были активными апологетами антисемитской риторики, рассматривавшейся попыткой консолидации народа вокруг престола и усиления патриотического духа.

Несмотря на внутренний кризис, РПЦ оставалась институтом господствующей национальной конфессии, что, безусловно, наделяло ее закрепленными в законодательстве привилегиями [4]. Она все еще имела вес в общественной жизни за счет тенденций усиления церковной печати, создания религиозных братств, чья деятельность была направлена на агитацию населения для обеспечения лояльности и поддержки государства со стороны электората. Столь значительное место, занимаемое Церковью, позволило наиболее видным ее представителям активно участвовать в политической жизни империи.

Первая русская революция 1905−1907 гг. по истине стала временем апогея антиеврейских взглядов, проявившихся в виде всплеска антисемитской риторики в печати и даже в насильственных акциях, таких как погромы, при этом выразителями и инициаторами которых зачастую были представители РПЦ. Ярким примером этого может служить деятельность епископа Саратовского и Царицынского Гермогена (Долганова) как одной из наиболее неординарных религиозных и политических фигур данного периода, а также выразителя настроений всего местного духовенства. Именно 1905 г. был тем Рубиконом на пути к его трансформации от духовного лидерства к политическому и началу публичной деятельности на партийном поприще [5].

Для Саратовской губернии личность владыки стала поистине знаковой.

Возглавив епархию в 1903 г., он заслужил репутацию энергичного поборника нравственности, борца с крамолой и «гидрой революции». Однако излишнее вмешательство в общественно-политическую жизнь губернии, как следствие, привело к конфликтам с органами власти. В воспоминаниях губернатора П. П. Стремоухова, с которым у владыки были довольно натянутые отношения, епископ Гермоген за безмерное честолюбие сравнивается с Григорием VII и Савонаролой [5]. Оно неизменно сочеталось с пламенной верой, одержимостью мысли о праведности и исключительности борьбы за православие, перед которой должны склонить головы и народ, и светская власть, и даже царь.

В кровавые годы революции главным «оружием» епископа Гермогена выступали меры религиозно-нравственного воздействия посредством молитв, проповедей и божественных литургий с призывами пресечения деятельности революционных подстрекателей, но избегая при этом «насилия, избиения и кровавой расправы» [6]. Вместе с тем, он открыто заявлял о негативном влиянии на общественно-политическую ситуацию в России внешних факторов, действовавших через евреев-революционеров. Такая активная гражданская позиция и открытая промонархическая и националистическая агитация владыки в целом выходила за рамки полномочий священнослужителя, что в конечном счете способствовало его увольнению с епископской кафедры.

Открытое освещение еврейского вопроса в риторике епископа Гермогена впервые появляется в период революционного подъема 1905−1907 гг. Данная проблема всегда носила оттенок злободневности, в связи с тем какую роль евреи играли в экономической жизни губерний Российской империи, а в годы революции увеличилась и их политическая активность, ввиду чего ее актуальность возросла в разы. В условиях накала революционной активности и массового недовольства антисемитский нарратив стал тем консолидирующим фактором, воплощенным в вынужденную меру в рамках имперской парадигмы [7].

Еврейский погром в Саратове 19−20 октября 1905 г., в полной мере продемонстрировал неоднозначные в оценке взгляды епископа Гермогена и местных властей в целом. Поистине, их можно назвать репрезентацией российского дискурсивного мышления, обнажившего кризисные явления национальной политики, в масштабах одного провинциального города. Несмотря на то, что владыка в открытую не призывал «бить жидов», о чем наоборот уверенно заявляли революционные издания, в его речи звучала негативная коннотация по отношению к инородцам, которых он относил к крамольникам и врагам России. В сложившейся ситуации владыка поступил как истинный настоятель своей паствы, учредив комитет по сбору пожертвований в пользу всех пострадавших в результате событий тех октябрьских дней. Впрочем, местные издания, такие как «Саратовский дневник» и «Саратовский листок» обвиняли его в разжигании ненависти в умах населения, а также в призывах к кровавому мщению, на которое епископ Гермоген якобы дал свое благословление черносотенцам [8].

Крайне неоднозначной можно назвать оценку деятельности владыки во время событий 1905 г., данную его современниками. Если революционно настроенные левые газеты и листовки обвиняли епископа Гермогена в организации травли евреев, призывах «бить жидов» и разжигании страстей, то саратовское издание «Волга» со ссылкой на «Московские вечерние известия» и «Русское знамя» сделало его образцом борца с революционной гидрой, поставив в пример всему русскому духовенству [9]. Авторы статей сокрушались о том, насколько мало в России таких «Гермогенов», пожертвовавших в разгар вихря насилия и лжи своим спокойствием и добрым именем.

Та же газета «Волга» спустя три года дала собственную оценку роли владыки в произошедшем. В ней утверждается мысль о неоценимых заслугах епископа Гермогена перед саратовскими евреями, которые обязаны ему как никому другому своим спасением в страшные для них дни народного гнева [10]. Его деятельность по средством молбенов, крестных ходов, речей и статей в «Братском листке» способствовала тому, что погром не разросся до более значительных размеров и страшных результатов, как-то было в Томске, Киеве и других городах.

В ином свете показана роль епископа Гермогена в поистине разгромных статьях некоторых саратовских газет. В заметке об издании «Братский листок», который издавался под началом владыки, его обвиняют в противоречивости того, о чем он проповедует с церковного амвона. Приведем цитату, ярко отражающую данное положение: «Сегодня он приглашает, а еще вчера взывал к ненависти. Это называется не убеждение, а писание напрокат, смотря что потребуется в существующий момент» [11]. На него возлагают ответственность за антисемитскую пропаганду и пролитую во время погрома кровь евреев.

На страницах «Саратовского листка» не забыли упомянуть о монархической направленности взглядов епископа Гермогена, поддерживаемой связи с черносотенцами и якобы данном им благословении на погром. Другое издание, «Саратовский дневник», в свою очередь обвиняет его в том, что, прикрываясь именем Христа, он утверждал о своей приверженности царю и самодержавной власти, но на деле лишь разжигал в умах людей ненависть, призывая к кровавому мщению. Указывается невероятная версия о существовании сговора между саратовским духовенством в лице владыки, полиции, чиновничества и черносотенцев, для которых еврейский погром был средством удержания власти в городе, особенно после объявленного Манифеста 17 октября [12].

Национальный вопрос всегда проходил красной нитью в биографии епископа Гермогена, начиная с его деятельности на посту ректора в Тифлисской Духовной семинарии. Несмотря на священнический сан, который предполагает неоспоримое равенство всех наций независимо от этноконфессиональных различий, владыка все же по своим взглядам стоял на позициях приверженности доминирующего положения русского народа как одной из важнейших составляющих российской государственности.

Важной вехой в антиеврейской риторике епископа Гермогена является полемическая деятельность Православного Всероссийского Братского Союза Русского Народа (ПВБСРН), сформированного им в 1907 г. как «объединение православных русских людей обоего пола, всех сословий и состояний» [13]. Создание данной организации на базе местного Союза Русского народа (СРН) стало необходимым в связи с недовольством владыки выбранными его руководством методами и средствами функционирования. Критика епископа Гермогена обусловлена преобладанием патриотических устремлений, носящих, по его мнению, преходящий характер, без опоры на православную веру и Церковь [14]. В полной мере базисом Союза можно считать идеи защиты заветов России в духе триады «Православие, Самодержавие, Народность» [15].

В нем нашли отражение чисто националистические идеи, провозглашавшие доминирующее положение природно-русских людей в ПВБСРН, поэтому только лица такого происхождения и православного вероисповедания имели в нем должностные права и полномочия. Одновременно с этим устав Союза не делал различий между великороссами, малороссами и белорусами, к тому же даже лица нерусского происхождения могли быть приняты в его ряды по решению членов Совета и учредителей. Единственным исключением являлись евреи, в том числе принявшие христианство [16].

В юридическо-правовом плане об объяснении данной дискриминационной меры не может идти и речи, однако, одна из статей газеты «Братский листок» еще за год до создания ПВБСРН отражает негативное отношение к «выкрестам» как к носителям паразитических еврейских черт. Здесь же стоит отметить упомянутую любопытную и примечательную побаску с ярким антисемитским оттенком: «Жид крещеный, конь леченый, вор прощеный — все одно и то же» [17].

С конца 1904 г. арсенал средств церковного влияния епископа Гермогена вышел на уровень массовой коммуникации посредством печатного издания «Братский листок». Необходимость в местной патриотической газете связана с противостоянием революционной агитации, дабы бороться их же оружием, то есть печатным словом, но не путем травли и глумления над отдельными личностями, а давая духовную пищу для отстаивания русских исторических заветов. Любопытно, что саратовское духовенство не поддержало устремления своего духовного пастыря, признав его деятельность бесполезной тратой денежных средств [18].

Статьи данного издания, с одной стороны, носили религиозно-нравственный, просветительский характер, присущий всей церковной периодике, а с другой, были открыто политизированы, что демонстрировала промонархическая и антисемитская риторика. Газета также отражала непосредственно взгляды владыки, поэтому неудивительно, что после увольнения его с епископской кафедры, ее деятельность так же, как и ПВБСРН пошла на убыль. Вскоре оба «проекта» вовсе были закрыты, признанные «вредными для нормального течения политической жизни» [19]. По сути, без авторитета своего харизматического лидера и идейного вдохновителя они оказались нежизнеспособны.

Основной тематический упор издатели сделали на необходимость защиты теории официальной народности от еврейского влияния, тем самым декларировав антисемитскую риторику епископа Гермогена. «Братский листок» рассматривал евреев как «глубоко паразитных, самой природой подготавливаемых к роли вампиров, истощающих силы и пьющих кровь» [20] Даже сама формулировка «жид», наиболее часто встречающаяся станицах данной газеты, подразумевает под собой негативную коннотацию этого понятия. Однако важно понимать, что в данном случае антисемитизм не носит этнического характера. Не происхождение и иудейская вера делает евреев паразитам, а золотой телец, которого они молят о собственном могуществе и всемирной власти [21].

Несмотря на то, что идеологема «все беды России от евреев» шла вразрез с христианской моралью о равенстве народов перед лицом единого Бога, именно она заняла доминирующее положение в еврейском нарративе «Братского листка». Четко формируется противопоставление образов «мы» — благочестивые христиане и «они" — евреи развратники и паразиты, торговцы живым товаром и порнографией, фатальный народ, из среды которого родится антихрист [22]. В целом антисемитскую риторику можно назвать притчей во языцех в информационном контенте указанного печатного издания, наполненного штампами и клишированными мифологемами для создания негативного восприятия еврея как врага Российской империи.

Концептуальным аспектом в еврейском нарративе епископа Гермогена можно назвать понятие «жидовство», наделенное владыкой множеством негативных характеристик: подлое, митинговое, лукавое, презренное, кощунствующее и гнусное [23]. Однако стоит учесть вовсе не однозначную семантическую нагрузку его «жида». Им действительно мог быть еврей, зачастую революционер, или Лев Толстой, не раз сравниваемый владыкой с Иудой, ожидовевшая актерская или писательская среда — источник безбожных и безнравственных, по его мнению, произведений. В основе лежит собирательное представление, своего рода актуальная константа, являющаяся воплощением образа врага, покушающегося на национальную идентичность, традиционный уклад, единство русского народа и России в целом.

В контексте данной проблемы примечательна заметка одного из выпусков газеты «Саратовский вестник». Она не только отражает качественно иную позицию епископа Гермогена на еврейский вопрос, но и объясняет «несчастье современного антисемитизма» [24], на котором спекулируют националисты в политических целях. В статье рассматривается случай, заставивший владыку, убежденного юдофоба и монархиста, «увидеть в еврее душу живую» [25]. Трогательная история, поведанная некой девушкой-послушницей о бескорыстной помощи Я. Тейтеля, члена саратовского Окружного суда, известного юриста и филантропа, сила которой по достоинству была оценена самим епископом, восхищенным милосердием еврея. Вероятно, это ничто иное, как попытка обелить личность антисемита епископа Гермогена, уволенного в январе 1912 г. с епископской кафедры. Практически одновременно с этим Я. Тейтель уезжает из Саратова, и сама статья относится к этому же периоду.

Интеграция еврейского нарратива в саратовскую периодическую печать связана, в первую очередь, с актуализацией данной проблемы в условиях революции 1905−1907 гг. В частности, официальный епархиальный орган с сентября 1905 г. «Саратовский духовный вестник» активно публиковал на своих страницах материалы по данному вопросу, что свидетельствует о политизации местного духовенства. До этого года основная тематика статей носила характер религиозно-нравственных и патриотических проповедей, описание жизни епархии и ее членов. Вместе с тем, с декабря 1905 г. на страницах газеты «Саратовский духовный вестник» не редко встречаются заметки, освещающие различные аспекты еврейского вопроса преимущественно через призму стереотипных представлений и штампов об «иудейском и жидомасонском заговоре». К примеру, в статье «Заговор против России» утверждается о существовании сговора среди внешнеполитических сил, коими являются «жидовский «бунд», франкмасоны, иллюминаты и частью иностранные державы», цель которых- свержение царской власти и последующее уничтожение русского государства [26].

Не оставил без внимания «Саратовский духовный вестник» и погромы как одну из наиболее распространенных акций, проводимых по отношению к еврейскому населению. В статье «Еврейская провокация» автор категорически отвергает мнение о причастности черносотенцев к погромам, считая это слухами, «распускаемыми самими революционерами» [27]. Суть революционной политики сводится к подстрекательству христиан к еврейским погромам для последующего обвинения правительства в провокациях, усиления всеобщего недовольства и смуты в обществе. Таким образом погромы есть ни что иное, как необходимая и вынужденная самозащита, своего рода желание поставить на место тех, кто стремится к господству над христианами [28].

Усиление юдофобских настроений можно отметить в период с 1907 по 1911 гг. Основным объектом рассмотрения становятся евреи как субъект мировой истории, составляющий наибольшую опасность, главным образом, способствующий вырождению европейских народов под влиянием вирулентности еврейской крови [29]. Примечательно, что указанная статья совершенно расистского содержания представляет собой рецензию на книгу Х. С. Чемберлена «Евреи, их происхождение и причины их влияния в Европе» и несет в себе призыв остерегаться не только смешения с еврейской кровью, но и любых контактов с представителями «потомков Израиля».

Отраженную в «Саратовских епархиальных ведомостях», как официальном издании Саратовской и Царицынской епархии до августа 1905 г., центральную позицию в риторике владыки Гермогена занимал «образ врага», который с началом революционных событий трансформировался в еврейский вопрос. Если до 1903 г. содержание его информационного контента включало в себя исключительно статьи религиозно-нравственного характера, то после направленность газеты сильно политизируется, происходит переориентация в сторону освещения зарождавшейся революционной ситуации. Это следует напрямую связывать с личностью епископа Гермогена, задававшего тон печатному органу епархии. В общей сложности, в статьях обоих изданий превалирует мифологема о борьбе сильной самодержавной власти, поддерживаемой православной церковью и народом, с абстрактным образом, чаще всего представляемый революционером-крамольником-«Иудой», изменником, отщепенцем, клятвопреступником и продажным человеком [30].

Таким образом приведенные положения подтверждают наличие юдофобских тенденций в саратовских печатных изданиях в период революции 1905−1907 гг., вплоть до 1911 г. Показательны формулировки, наглядно демонстрирующие пренебрежительное, уничижительное и в ряде случаев крайне негативное восприятие, о чем свидетельствую такие речевые обороты как «жидовство», «жидовский кагал», «талмудический гной», «пейсеносцы», «паразиты» и т. п. В общей сложности церковные СМИ как идеологический рычаг управления и влияния на умонастроения паствы под руководством антисемитски настроенного лидера активно проводили антиеврейскую риторику по своему содержанию характерную для того времени.

В сущности, стандартизированность и штампованность взглядов епископа Гермогена в контексте еврейского нарратива можно назвать ответом на актуальный общественно-политический вызов. РПЦ позиционировалась проводником государства в создании посредством печатных изданий и партийных образований «образа врага», будь то «еврея-капиталиста» или обобщенного «жидовства» как некой мифологемы, впоследствии ставшей основой имперской парадигмы. Сам по себе еврейский вопрос воплотил в себе идею, транслируемую государством и его институтами, Церковью, в частности, с целью объединения народа для защиты традиционных ценностей, устоев триады «Православие, Самодержавие, Народность» в условиях нарастающего кризиса и революционной активности. Еврей — ничто иное, как абстракция, воплощение чуждого, идущего вразрез с существующей системой взглядов и ценностей. В то же время — это мощное средство преодоления кризисных явлений, путем переключения внимания и объединения широких масс под эгидой общей идеи.

Популяризация «образа еврея» была использована для спасения разваливавшейся и утратившей доверие общества системы. Имея в своем арсенале рычаги давления на умонастроения паствы, РПЦ как никакой другой институт государственного аппарата смог воздействовать и регулировать общественное мнение. Однако в Саратовской губернии, в частности, это имело скорее обратный эффект, который привел к дестабилизации общественно-политической обстановки в регионе. Широкие привилегии и монополия в духовно-идеологической сфере порождали политизацию духовенства, чья деятельность выходила из-под контроля, становясь уже общественно-опасной.

Юдофобские и юдофильские взгляды в церковном и религиозно-философском нарративе свидетельствуют об актуальности еврейского вопроса в национальном дискурсе. Очевидно, что такая риторика использовалась исключительно в политических целях для обоснования имперского дискурса, требующего легитимации со стороны Церкви. В сущности, государственная власть и РПЦ стали союзом контрреволюционных и реакционных сил, где антисемитская риторика и юдофобская истерия лишь продемонстрировали обострение кризисных явлений в обеих системах.