Истоки проявления гражданского общества в нашей стране непосредственно связаны с периодом относительной юридической свободы населения и его наделения правом создания добровольных организаций и ассоциаций. Таким периодом, несмотря ни на какие оговорки о законсервированном абсолютистском строе, является «золотой век» русского дворянства – время правления «просвещенной» императрицы Екатерины II. Свое дальнейшее продолжение идея гражданского общества, заложенная Екатериной, получила уже в более позднее время – период либеральных реформ Александра II.

Основными источниками, позволяющими отнести время возникновения гражданского общества в российской провинции именно к периоду правления Екатерины, являются пожалованные императрицей 21 апреля 1785 г. «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства» и «Грамота на права и выгоды городам Российской империи». Данные документы содержат отдельные положения, которые косвенным образом влияли на зарождение почвы для дальнейшего развития гражданского общества.

Тексты документов содержат положения о сословном самоуправлении российских дворян, «собрании дворянства» того или иного крупного губернского или уездного города. Собрания имели довольно обширные экономические и политические права. В состав собрания входили все дворяне, владевшие имениями в определенной губернии, выбирался также губернский предводитель дворянства, кандидатура которого утверждалась губернатором. Собрание избирало заседателей в сословные суды и полицейских должностных лиц. Безусловно, что все приведенные выше положения имели существенный ряд ограничений, но сам факт создания губернского собрания дворянства (и его уездных прототипов) можно считать одной из первых попыток закрепить на общегосударственном уровне ассоциацию как форму объединения представителей того или иного сословия.

Жалованная грамота городам закрепила принципы самоуправления у двух других сословных категорий – купечества и мещанства. В соответствии с этими принципами в городах созывалось собрание «градского общества», в которое входили наиболее состоятельные горожане. В целом, данная грамота завершила процесс складывания городского общества: «верноподданные наши, граждане городов наших <…> будут пособствовать возвышению мест ими населяемых в цветущем состоянии <…> заслужат нашу императорскую к себе милость и благоволение, в залог коих восхотели мы данныя от нас городам, их обществам и членам сих обществ выгоды и преимущества подтвердить» [1, с. 69]. Этой же грамотой был определен статус городского обывателя для каждого жителя города (из числа податных сословий), независимо от рода его профессиональных занятий.

Продолжением екатерининских начинаний века восемнадцатого стало преобразование эпохи «великих реформ» - земская реформа 1864 г. (а затем – и городская реформа 1870 г.), которая была призвана усовершенствовать отправление властных полномочий на местах, что в полной мере удалось реализовать далеко не везде на местах.

Например, отражение конкретной ситуации, связанной с работой земских органов и нравами местного дворянства в Николаевском уезде Самарской губернии (большая часть территории которого на данный момент относится к Пугачевскому району Саратовской области) мы можем найти в путевых записках известного российского юриста, петербургского адвоката Н.С. Таганцева. Николай Степанович приезжал в заволжские степени в 1870-х гг. для сбора материалов по дальнейшей организации защиты в суде народника А.А. Кадьяна [2, с. 266]. Врач Кадьян прибыл в уезд по приглашению местных властей после окончания Санкт-Петербургской медико-хирургической академии. Активно занимаясь врачебной деятельностью, доктор выражал симпатии народничеству, что завершилось ложным доносом в полицию.

В июле 1874 г. А.А. Кадьян был арестован в Николаевске и три года провел в тюрьмах Москвы, Самары и Санкт-Петербурга, ожидая судебного процесса. Это был процесс по делу первых террористов, известный в истории как процесс «ста девяносто трех», на котором Кадьяну был вынесен оправдательный приговор [3, с. 1217].

Период жизни, проведенный земским доктором в Николаевске, интересен для нас достаточно ярким описанием бытовавших в степном уезде порядков, а также подробностями повседневной жизни последней трети XIXстолетия. В своих письмах в Петербург доктор так же, как и сам адвокат Н.С. Таганцев, жаловался на двух врагов его жизни в провинциальном городке: грязь и антисанитарию. Еще одной проблемой, по общему мнению наших респондентов, являлась некультурность чиновников.

Николай Степанович Таганцев увидел Николаевск при поездке в Самарскую губернию в 1875 г. Адвокат так описал свои первые впечатления от встречи с городом: «При въезде в этот богоспасаемый град возница обернулся ко мне с вопросом: к кому ехать? Я ответил, что у меня знакомых нет, что поезжай в гостиницу. Он, по общему свойству российских ямщиков того времени, ничего не ответил, как будто понимая, взмахнул кнутом, и мы шибкой рысью въехали на площадь. Там, обернувшись опять ко мне, он сказал: «А ведь гостиницы для приезжих у нас нет». На мой вопрос, где же приезжие останавливаются, он ответил: «Дворяне – вон там», - и показал на небольшой двухэтажный домик. Я поднялся по лестнице во второй этаж. Наверху, на площадке, стоял какой-то пожилой господин высокого роста в пиджаке. Я обратился к нему. Он сделал величественный жест и, показывая пальцем на себя, произнес: «Я – здешний предводитель дворянства», - и ушел по коридору» [4].

Мнимое гостеприимство, с которым столкнулся столичный путник в городе в некоторой степени смутило его, т.к. предводитель дворянства должен был стать проводник в процессе сбора данных для организации защиты Кадьяна. В дальнейшем, то ли испугавшись того, что Таганцев бывает при императорском дворе, то ли решив отдать дань традициям встречи столичных чиновников, предводитель дворянства М.М. Теняков принял адвоката. О же познакомил его с другими чиновниками, давшими положительные характеристики деятельности А.А. Кадьяна в уезде.

Во время этого визита Николай Степанович дал, пожалуй, самую хлёсткую и точную характеристику российской провинции того времени: «Конечно, не могу сказать, чтобы в те четыре дня, которые я провел в Николаевске, я изучил или даже познакомился с его <…> интеллигенцией, о которой, впрочем, я имел заочное представление из писем Кадьяна, но одно могу сказать, что видел воочию невероятное пьянство, разделяемое Николаевском, увы, со всей матушкой Русью» [5, с. 77].

Близко познакомившись с Теняковым и его окружением, Таганцев узнает о его «чудачествах» и крохоборстве. Трижды избираясь предводителем на трехлетие, Теняков спустил свое личное состояние и, наконец, «остался при любопытном отношении к нему местного дворянства и при страшной болезни печени, несмотря даже на его крепкий организм» [5, с. 77]. На тот момент времени многие заболевания излечивались за рубежом, куда местные дворяне уговаривали ехать и предводителя, но тот постоянно ссылался на отсутствие денег. Дворянство сложилось, собрали порядочные деньги и отправили предводителя на излечение в Карлсбад. Но Теняков так до него и не добрался, пропив всю собранную сумму у своего товарища в Москве.

Врач А.А. Кадьян после процесса как «политически неблагонадёжный» был выслан в Симбирск, где прожил с 1879 по 1883 гг. С разрешения местного губернатора он поступил на службу в Симбирскую губернскую больницу, где работал сначала ординатором хирургического отделения, а затем – заведующим данным отделением[6].Теняковже, изъявивший желание приехать на процесс свидетелем по делу уездного доктора, так и не добрался до Петербурга [4].

Для уездного самоуправления того времени, которое описывает в своих записках и воспоминаниях Н.С. Таганцев, одной из важнейших обязанностей было участие в покрытии расходов правительственных учреждений. Например, это касалось организации транспорта для обеспечения перемещений должностных лиц на лошадях. За фразой «организация работы транспорта» в то время скрывалась типичная гужевая повинность. Но и вопрос ее реализации являлся весьма болезненным и острым.

На тот момент времени источники описывают два основных способа реализации гужевой или подводной повинности. Согласно первому способу, земства за свой счет содержат станционные пункты и «потребное в них количества лошадей для бесплатного отпуска чиновникам» [5, с. 78]. Второй способ предписывал выделять деньги на поездки непосредственно чиновникам, которые уже самостоятельно оплачивали станционных лошадей. На практике применить можно было или один, или другой способ, но не оба одновременно. За период с 1887 по 1905 гг. местное земство было вынуждено менять способы передвижной повинности целых пять раз, что было связано с возникающими коррупционными рисками. В случае, когда чиновникам выделялись деньги на проезд, они в большинстве случаев тратили их на содержание собственных лошадей, из-за чего станции не в полной мере получали полагающегося им финансирования. Число опорных транспортных пунктов в уезде (да и во всем Заволжье) постепенно сокращалось.

При переходе на бесплатный отпуск лошадей чиновникам появлялся другой вид злоупотреблений: «…приставы и их нарочные требуют лишних лошадей сверх определенного им числа. Благодаря бесплатной системе, посылка чинами полиции нарочных увеличилась до такой степени, что их передвижение, наконец, приняло форму почтовых отношений между полицейскими чиновниками. …Полицейские чиновники требуют для себя по тройке лошадей, для нарочных по паре, заставляют везти через попутные станции. Таким образом, из всего перечисленного видно, что система отбывания подводной повинности была неудовлетворительной…» [7, с. 49].

В начале XX века земцы Николаевской управы неоднократно составляли обращения самарскому губернатору с просьбой повлиять на поведение чиновников во время поездок по уезду, но «…излишние разъезды, неправильное использование продолжалось и продолжается до настоящего времени» [7, с. 50]. Не получив откликов от губернатора, они ходатайствовали перед министерством внутренних дел о выделении хотя бы незначительной части средств в сумме 18 тысяч рублей для обеспечения организации работы транспорта. Из министерства на тот момент был получен отказ ввиду «…обременения казны, вследствие расходов на надобности войны с Японией» [7, с. 50].

Обращения земской управы непосредственно к чиновникам с просьбой о согласии на ограничения в финансировании поездок также не нашли своего отклика. Ответ чиновничества чаще всего оказывался отрицательным, а некоторые чиновники потребовали даже увеличения средств. Согласно статистическим данным, расходы на поездки чиновников составляли почти пятую часть от всей сметы расходов. И лишь четыре пятых бюджета приходились на нужды образования, здравоохранения, поддержку сельского хозяйства и другие сферы жизни [5, с. 78].

По описаниям современников, дворяне в уезде вели разгульно-провинциальный образ жизни. Согласно Положению о земских учреждениях председательствовал в уездном земском собрании только уездный предводитель дворянства, а председателем земской управы, по установившейся в уезде традиции, избирался обязательно местный дворянин-помещик. Местная власть довольно медленно проводила в жизнь те мероприятия, которые входили в неширокий круг вопросов самоуправления.

Были случаи, когда члены Николаевской уездной земской управы и ее служащие наживались за счет земской кассы. Либеральные земские деятели редко появлялись в местном земстве, а если и появлялись, то их инициативы враждебно встречали чиновники, которые ничего не хотели менять.

Описанный выше предводитель дворянства М.М. Теняков с 1874 г. занимал место председателя Николаевской уездной управы, и в итоге, в 1881 г. был смещен с должности за казнокрадство. К моменту отлучения от управления Теняков успел проиграть в карты еще и два имения: свое и жены.

Вместо него председателем управы был избран достаточно гибкий и деятельный А.А. Бостром, один из либеральных помещиков уезда (отчим писателя А.Н. Толстого – авт.). Ему удалось навести порядок в дорожно-мостовом хозяйстве уезда, улучшил школьное и медицинское дело, способствовал развитию судоходства по Большому Иргизу.

Земская управа под руководством А.А. Бострома в 1883 г. закупила хлеба для продовольственной и семенной ссуды крестьянам на сумму в три раза больше, чем при М.М. Тенякове, а накладных расходов произвела в четыре раза меньше. Новый председатель управы резко выступал против коррупции на разных уровнях местной власти. На очередном семнадцатом земском собрании он выступил с мнением о том, что «усматривая в счетоводстве управы за 1879 г. ряд подлогов и злоупотреблений, а действия членов управы признавая незаконными, мы просим передать дело на рассмотрение губернского земского собрания» [8, с. 19].

После этого выступления Бострома четыре бывших члена управы и ее писарь были отданы под суд. Но такие активные действия привели к тому, что и председатель управы, и его помощники Булычев и Кархалев стали неугодны новому предводителю дворянства А.Г. Акимову, который активно вел борьбу с всякими проявлениями либерализма. Во время очередных земских выборов он провалил кандидатуры А.А. Бострома и его соратников.

Открывшаяся взорам А.А. Кадьяна, Н.С. Таганцева и их современников довольно нелицеприятная картина активного стремления дворянства к бездеятельности в заволжской провинции встречалась практически повсеместно. Стремительное и на первом этапе успешное, с точки зрения целого ряда исследователей, начало построения гражданского общества в стране захлебнулось в волне банального невежества чиновнического аппарата, а также национальных ментальных особенностей, складывающихся веками. Процесс торможения в построении одного из элементов правового государства отчасти поддержали александровские контрреформы 1880-1890-х гг. и консервативные тенденции в управлении нашей страной рубежа XIX-XX вв.