К концу XX в. в отечественной исторической науке превалирующими стали исследования трансформационного процесса в Российской империи в начале прошлого века. Параллельно обозначились новые концепции рассмотрения революционных событий 1917 года, большую популярность стала приобретать социальная история, в частности, «история масс», не нашедшая в советской историографии достаточного признания.

Сегодня все чаще исследователи сходятся во мнении, что революционные процессы первой трети прошлого столетия происходили, в первую очередь в сознании людей. В методологическом поле социальной истории, предполагающим использование методов смежных социально-гуманитарных дисциплин, пристальное внимание уделяется проблеме отношения к происходящему «обывателя»: крестьянина, рабочего, солдата, студента и т. д. Распространёнными сюжетами современных научных исторических исследований стали ментальные, социокультурные, социопсихологические характеристики разных социальных слоев населения.

Одной из важнейших движущих сил, определивших события революции 1917 года, стала армия, на тот момент в условиях Первой мировой войны, ставшей гигантской социальной массой. Так, на фронте солдат и офицеров было 9620 тыс., в запасных частях тыловых военных округов числилось до 1,5 млн. людей в военной форме [1, c.120]. В Саратовской губернии к 1915 г. воинские формирования размещались в г. Саратове (3 пехотных и 2 пулеметных полка, 2 артиллерийские бригады, 2 отдельных артиллерийских дивизиона и пешая дружина) [2, c. 272]. Помимо того, поволжские губернии входили в состав эвакуационных районов. На территории Саратова был создан окружной эвакуационный пункт, куда прибывали раненные и больные с фронта. На территории города и губернии госпитали и лазареты для раненых фронтовиков располагались в самых разнообразных учреждениях.

Поток раненных и больных солдат, прибывавших на лечение в Поволжье, был массовым и значительным. К примеру, в г. Саратов только за август 1914 года было принято 2975 раненых [2, c. 270].

Взгляды, настроения и поведение солдатских масс оказывали мощное воздействие на сознание других социальных групп. Военнослужащие, побывавшие на фронте, могли общаться с жителями тыла, являясь носителями информации, передаваемой ими лично.

Так, в слободе Колокольцовка Аткарского уезда в июле 1917 г. явившийся в кратковременный отпуск Илларион Петрович Черноусов проводил «пропаганду в пользу партии большевизма, против наступления на войне и Временного правительства, с лозунгами „Долой войну!“…» [3, Л. 1 ].

Не стоит забывать, что в армейских массах, главным образом, преобладали крестьяне, поэтому социопсихологическая модель поведения солдат определялась, преимущественно, особенностями социокультурного облика традиционного русского крестьянства. Еще с начала ХХ века, в ходе начавшейся модернизации, русская деревня переживала трансформацию традиционной системы ценностей крестьянского мира.

Важным фактором является и идеологический кризис, в этот период в России традиционные идеологические институты функционировали недостаточно полно. Начиная с XVIII — XX вв. религиозные учреждения, главным образом, православные, приобрели характер государственных органов, в большей степени, выполняющие формальные обязанности. Кризис официальной церковной институции означал и кризис государственной идеологии в целом, и, соответственно, десакрализацию и делегитимизацию власти [4, c. 178−179].

Пестрят материалы обвинений вернувшихся с фронта солдат в богохульстве и оскорблении церкви. Так, в г. Царицын Павлов Н. И. ругал высшие силы со словами: «Что же он за чертой за Бога если один кто-нибудь разгневал Его, он всех морит, не желая кормить своего создания…» [5, Л. 5−6].

Анализ социокультурных, психологических и ментальных факторов, влияющих на поведение солдат в 1917 году, безусловно, является сложной методологической задачей. Целесообразнее рассматривать эту проблему в комплексном анализе факторов формирования социально-психологических особенностей солдатских масс, их убеждений, проявляющихся в действии, поведении и поступках солдат.

Поражения на фронте, экономические трудности в тылу, ухудшавшие материальное снабжение войск, казарменный быт вызывали недовольство солдатских масс. Прошедшие тяжелые бои и окопные лишения, эвакуированные нижние армейские чины являлись крайне деморализованной, склонной к анархии и насилию социальной группой, представляющей перед властями как один из самых беспокойных элементов в тыловых гарнизонах.

Показательна история, о том, как летом 1917 года компания пьяных солдат, прогуливающихся в лодке по Волге, совершили нападение на горожан, после чего изнасиловали двух молодых девушек [6, Л. 3−7]. И подобные действия солдат тыловых гарнизонов становятся обыденностью в реалиях 1917−1918 гг.

Крестьянин, оказавшийся на фронте, был вырван из обычной для себя социокультурной среды, реакцией на это зачастую становилось асоциальное поведение солдат. На протяжении революционных событий повседневностью становилось дезертирство, покупка поддельных отпускных билетов для неявки на фронт, увеличиваются преступные действия нижних чинов, такие как, захваты винных складов организованными солдатскими группами, пьяный разгул, разгром, нападение на полицию, поджоги помещичьих имений и хуторов зажиточных крестьян.

Рейтинг Николая II, возложившего на себя функции Верховного главнокомандующего, снизился среди населения и в армии, в частности, до крайне низкого уровня.

Заключенный саратовской тюрьмы С. Ф. Мешков «кричал и ругал сквернословными словами тюремную администрацию… по отношению к особе Государя заявил «За что нас держать в тюрьме, что все мать ети Правительство и вместе с ним царь Николай со своей разбойничьей шайкой и атаман Николай Николаевич … его Царя германец искрошит в котлеты»…[7, Л. 2].

В условиях легитимной и авторитетной власти солдат покорно ей повиновался, однако при начавшейся дискредитации армии и монархии, размывалась дисциплина в частях, начиналась физическая и моральная деградация немалой часть армии на почве пьянства и безделья.

Февральские события 1917 года взбудоражили солдатские массы и породили у них надежды на скорое решение всех волнующих их проблем. Новость о падении монархии большая часть солдат встретила с энтузиазмом и поддержала революцию. Вместе с тем, важную роль солдаты сыграли в смещении и арестах представителей царской власти во многих регионах страны.

Так, в Ртищево вооруженный крестьянин Дурасов требовал освобождения из-под стражи заключенных нижних чинов, возмущал толпу, обезоруживал городовых, ссылаясь на данные ему Государственной Думой полномочия [8, с. 4].

В феврале 1917 года в России появилась демократия в организационно-политической структуре, но отнюдь не в социально-психологической. В массовом сознании, зачастую, политически невежественные в своей массе солдаты не воспринимали отвлеченные призывы, солдатам более понятными были лозунги: «Мира!», «Земли!», эти желания «люди с оружием» не встретили в политике Временного правительства или армейских общественных организаций, что постепенно привело к усмирению революционной эйфории, а также политической апатии и недоверию.

Прежнее монархическое государство было разрушено, но оно еще продолжало существовать в общественном сознании, выражаясь привычками и первичными реакциями. Социальные массы, утратив веру в силу царизма, не отреклись от давних представлений о типе государственного устройства, в котором власть была сильной, независимой и безраздельной. Временное правительство, не имевшее эти качества и не решающие основные вопросы, в итоге, лишилось поддержки армии.

На место революционной романтики и эйфории февраля-марта 1917 года, к октябрю в армейской среде превалирующими настроениями становятся апатия и безразличие к происходящим переменам. В связи с недоверием большинства армейской массы к реальной действенности политической власти меняется модель поведения солдат, которые все чаще ориентируются на самосохранение, выживание, желание переждать в стороне.

Незадолго до Октябрьского переворота М.И. Васильев-Южин на вопрос Милютина «Поддержат ли рабочие и солдаты Саратова восстание в Петрограде?» — он ответил: «За большинство я ручаюсь. Но солдаты независимо от Петрограда могут поднять стихийное восстание. Мы с трудом удерживаем их от преждевременных выступлений» [9, c. 2].

Однако нельзя сказать, что в настроениях солдат не проявлялось тяготение и страх перед большевистской демагогией. Интересно, что впоследствии, после большевистского переворота в октябре 1917 года, те же солдатские массы, многие фронтовики устремились в свои деревни, чтобы воспользоваться «достижениями революции». Но этих до предела раздраженных людей устраивало далеко не все. Случалось, что фронтовики выступали против засилья большевиков [10, с. 42].

Происходила общая милитаризация общества и властных институтов, выражавшейся в работе партийных структур в командно-армейском порядке и дисциплине. Саратовский листок 5 ноября сообщал «27 октября в номера Ялымова ворвалась целая банда грабителей (около 40 человек) в солдатских костюмах, вооруженные револьверами» [11, c. 334].

Такое «военизированное» общество характеризовалось и тем, что фронтовики, вернувшиеся в деревню, позднее в значительной массе попали в Красную армию и активизировало начальные события Гражданской войны.

Солдаты, недавние крестьяне, являлись угрозой для нового политического режима, один из лидеров меньшевиков писал: «Из окопов и из медвежьих углов повылезли совсем серые и темные люди; а их «социализм» был голодом и нестерпимой жаждой покоя…, но эксперименты с ним были рискованны"[12, c. 334]. Осознавая, что прежняя «старая» армия является нестабильной и представляет реальную угрозу для режима, большевики умело демобилизовали ее приступили к созданию собственной Красной Армии.